«Убивайте всех, бог узнает своих» — кто сказал?

 Знаете, есть такие исторические фразы, от которых по коже бегут мурашки. Они звучат так уверенно и закончено, будто их высекли в камне. Одна из них — «Убивайте всех, Бог узнает своих». Она кажется абсолютно средневековой: в ней и фанатичная вера, и леденящая душу жестокость. Но вот парадокс — скорее всего, никто никогда не говорил этих слов в такой идеальной, афористичной форме. История, как это часто бывает, оказалась куда сложнее и непригляднее.

Давайте перенесемся в начало XIII века, на солнечный юг Франции. Там разворачивалась одна из самых мрачных страниц в истории — Альбигойский крестовый поход. Представьте себе: официальный Рим объявил войну своим же христианам, катарам, объявив их еретиками. Это была не просто война за территории; это было тотальное уничтожение инакомыслящих, пропитанное дымом горящих городов и фанатизмом.

И вот наступает роковой 1209 год. Огромная армия крестоносцев подступает к стенам города Безье, этого оплота катаров. Город пал почти без сопротивления, и перед захватчиками встал сугубо практический, страшный вопрос: а как теперь отличить «правильных» католиков от «неправильных» еретиков? Ведь они же все живут бок о бок!

Тут-то и появляется в летописях фигура папского легата, аббата Арнольда Амальрика. Говорят, именно он, услышав замешательство солдат, бросил ту самую чудовищную отмычку: «Убивайте их всех. Господь узнает своих». Жуткая ирония, правда? Смысл был в том, чтобы снять с людей моральную ответственность. Мол, не ваше дело сортировать, Господь на том свете сам во всем разберется, а ваша задача — отправлять.

Однако современные историки разводят руками. Главный источник этой фразы — хронист, который писал свои труды лет двадцать спустя после тех событий. Да и сам Амальрик в своем отчете папе описывал резню довольно сухо, без всяких пафосных изречений. Что же выходит? Выходит, что та идеальная, страшная фраза — это, скорее всего, позднейший литературный вымысел. Своего рода черная легенда, которая емко и точно описывает всю суть того ужаса, что творился в Безье.

Короче говоря, резня, судя по всему, была стихийной и куда более хаотичной. Солдаты, ворвавшись в город, попросту обезумели от жажды наживы и крови. А красивая фраза родилась потом как оправдание, как попытка найти хоть какую-то логику в абсолютно бессмысленной жестокости.

Так кто же ее сказал? Наверное, сама эпоха. Такая фраза могла родиться только в атмосфере абсолютной уверенности в своей правоте, переходящей в чудовищный фанатизм. Она пережила века не как исторический факт, а как идеальный символ. Символ того, до чего может дойти человек, уверовавший в то, что он — орудие в руках Божьих. И в этом, к сожалению, ее вневременная, пугающая правда.